Неслучившаяся война. Как живут кыргызстанцы, вернувшиеся из Сирии
Наргиза Рыскулова Би-би-си, Кашгар-Кыштак
Первоисточник данной статьи вы можете прочитать по данной ссылке
Image captionКашгар-Кыштак — округ на юге Кыргызстана, который в основном населяют уйгуры
Из более чем 4 тысяч выходцев из Центральной Азии, уехавших на войну в Сирию, на Кыргызстан приходится по меньшей мере 850 человек. От соседей эту страну отличает более мягкий подход к борьбе с экстремизмом, и попытка присоединиться к воюющим группировкам может обернуться там лишь условным сроком. Нередко такие люди продолжают жить в том же селе, где их завербовали. Корреспондент Би-би-си встретилась с теми, кто вернулся из Сирии в село Кашгар-Кыштак на юге Кыргызстана.
Кашгар-Кыштак расположен всего в 13 километрах от Оша — южной столицы страны. Мы въезжаем туда в сопровождении машины спецслужб — наша встреча с вернувшимися из Сирии мужчинами организована Государственным комитетом национальной безопасности Кыргызстана (ГКНБ).
На первый взгляд, это обычное для этих мест село с многочисленными одноэтажными частными домами и ярко окрашенными воротами. Почти в каждом дворе стоит топчан, на котором летом пьют чай, дома обвивает виноград. В чайханах возле центрального восточного базара мужчины за едой обмениваются новостями, женщины с детьми обходят базар в поисках свежих фруктов и лучших тандырных лепешек.
Все прерывается азаном — зовом на молитву. Религия занимает особое место в жизни Кашгар-Кыштака: пятничный намаз посещает большинство жителей.
Нас встречает местный участковый и проводит к зданию районного УВД. Туда вызвали наших героев — мужчин, вернувшихся с сирийской войны. До интервью сотрудники службы безопасности говорят с ними за закрытыми дверями. Мы беседуем с ними на улице возле оставшегося с советских времен дома культуры. Все они не хотят называть своих имен и просят не снимать их дома и не говорить с родственниками. Пока мы берем интервью, сотрудники ГКНБ стоят поблизости.
29-летний Махмуд (имя изменено) переехал с матерью и сестрами в Кашгар-Кыштак из Оша подростком после смерти отца. «Я был обычным городским парнем, ходил на дискотеки, общался с девушками, — рассказывает он. — После переезда сюда быстро понял, что ходить в мечеть модно, начал ходить с одноклассниками на пятничный намаз».
Image captionБольшинство жителей Кашгар-Кыштака посещают мечеть
Одноклассники же познакомили его с Сирожиддином Мухтаровым, также известным как Абу-Салах. Этнический уйгур, Мухтаров родился в Кашгар-Кыштаке в 1990 году, учился в Исламском университете Аль Фатх аль-Исламия в Сирии, а по возвращении, будучи помощником имама, агитировал людей присоединиться к «священному джихаду» в Сирии. Позже его уволили с должности помощника за радикальные взгляды, однако он продолжал свою агитационную деятельность подпольно. Сейчас он находится в международном розыске, его считают лидером запрещенной в России и Кыргызстане организации «Катиба Таухид валь-Джихад», ответственной, среди прочего, за теракт в петербургском метро и взрыв в китайском посольстве в Бишкеке в 2017 году.
Группировка рекрутировала сторонников в основном в Узбекистане, Кыргызстане и населенной уйгурами китайской провинции Синьцзян. В Кыргызстане одним из очагов вербовки стало родное село Мухтарова.
Image captionБазар в Кашгар-Кыштаке
Округ Кашгар-Кыштак состоит из трех сел, где живет больше 40 тысяч человек, — по киргизским меркам это маленький город. Это место с IX века было торговой точкой на карте Великого шелкового пути, отсюда смешанное население и культурные особенности.
Местные жители зарабатывают на жизнь торговлей и земледелием, это обычные занятия для киргизского юга — Ферганской долины, охватывающей также территории Узбекистана и Таджикистана. До сих пор между соседствующими странами существуют немаркированные территории, периодически порождающие споры и конфликты. Именно здесь произошли кровавые столкновения между киргизами и узбеками в 1990 и 2010 годах, которые привели к смерти сотен человек.
80% населения Кашгар-Кыштака — этнические уйгуры. Как отмечают эксперты, это один из важнейших факторов, сделавших этот регион и представителей этнических меньшинств более уязвимыми к вербовке. К примеру, киргизскоязычная школа открылась в Кашгар-Кыштаке только в 2014 году, до этого дети учились на русском и узбекском языках.
«Неужели мать важнее Всевышнего?»
Сирожиддин Мухтаров организовывал в Кашгар-Кыштаке подпольные встречи, на которых рассказывал о начинающейся «священной войне против неверных» в Сирии. По словам Махмуда, он плохо представлял себе, как выглядит эта война, но хотел помочь.
В августе 2013 года Махмуд отдал свой паспорт людям Мухтарова для подготовки поездки в Сирию. Уже через три дня ему позвонили и велели собрать минимум вещей. Вместе с ним ехали пять человек, двоих из которых Махмуд знал лично.
«В последний момент я засомневался, попробовал отказаться, аргументируя, что не могу оставить пожилую мать одну. Но меня приперли к стене, спрашивали, неужели твоя мать важнее Всевышнего? Я не знал, как на это ответить, и у меня не осталось выбора», — рассказывает Махмуд.
Группа вылетела из Оша в Стамбул, где их встретил проводник с билетами на автобус, сопроводил их до пограничного поста и помог перейти через турецко-сирийскую границу.
«Нас встретил Абу-Салах с еще несколькими людьми и проводил в лагерь в 10-15 километрах от границы, где помимо военных жили и женщины, и дети, и поначалу жизнь в лагере казалась довольно размеренной», — рассказывает Махмуд.
«Первая неделя была тихой, нас обучали, как пользоваться оружием, обучали религии, мы молились пятикратно. Нам даже выдали по сто долларов на покупку одежды и продуктов. А потом я услышал первый взрыв бомбы, и мне стало по-настоящему страшно. Я понял, что совершил ошибку», — говорит Махмуд.
Когда через две недели он сказал о своих сомнениях и желании вернуться обратно, один из обучающих его бойцов хотел убить его на месте, но напарник остановил его, опасаясь, что известие о его смерти отпугнет других желающих уехать в Сирию. По словам Махмуда, оба бойца были из Центральной Азии и говорили на узбекском языке.
Той же ночью Махмуд с друзьями решил бежать из лагеря. По его словам, пересекать границу было страшно, но перспектива погибнуть в Сирии казалась еще страшнее. Денег ни у кого из бежавших не было, и Махмуду пришлось звонить матери, признаваться во всем и просить помочь купить билет на самолет. Мать отправила ему все семейные накопления, и он смог вернуться в Кыргызстан, на этот раз через Бишкек.
Мягкий подход
Хотя мать посоветовала ему сразу же обратиться в милицию, Махмуд два года скрывал свою поездку в Сирию.
«Исследования показывают, что большинство граждан [в таких случаях] не обратились бы в милицию, так как у них нет кредита доверия правоохранительным органам, — говорит старший научный сотрудник Университета Центральной Азии Асель Мурзакулова. — Таким образом, даже если люди узнавали, что их близкие хотят уехать, они не заявляли об этом».
Махмуд перестал ходить в мечеть и прекратил общаться с односельчанами, с которыми был на войне, однако два года спустя его все же арестовали. Из-за краткого пребывания в Сирии Махмуд получил лишь пять лет условно и сейчас находится под наблюдением правоохранительных органов.
Если бы он жил в любой из соседних центральноазиатских стран, наказание, возможно, было бы значительно жестче. В Казахстане с 2017 года людям, участвовавшим в военных действиям в Сирии, помимо тюремного срока может грозить и потеря гражданства. В Узбекистане есть статья за наемничество, но в большинстве случаев, по оценкам правозащитников, людей судят за терроризм. В Таджикистане, как правило, речь также идет о длительных сроках (впрочем, власти страны могут помиловать осужденного, если он вернулся добровольно и раскаялся). При этом в двух последних странах, как отмечают исследователи, власти используют угрозу терроризма для борьбы с внутренней оппозицией.
В Кыргызстане, как заявляют в ГКНБ, к вернувшимся из Сирии применяют две статьи — об участии в военных действиях за рубежом (5-8 лет лишения свободы) и наемничестве (получении за службу денег и/или вербовке, 8-15 лет). Однако при вынесении наказания суд может посчитать смягчающим обстоятельством, среди прочего, мотивы поездки, желание сотрудничать со следствием, а также то, участвовал ли подсудимый непосредственно в боевых действиях.
Эксперты, изучающие политику Кыргызстана по борьбе с экстремизмом, отмечают три причины, по которым киргизский подход к проблеме мягче, чем у соседей: ограниченные ресурсы на борьбу с радикализмом и возвращение уехавших граждан на родину, относительно демократический строй правления и наличие действующего законодательства, защищающего религиозные свободы граждан.
К примеру, в Кыргызстане до сих пор разрешена деятельность религиозного движения «Таблиги Джамаат» («Джамаат Таблиг»), запрещенного в Китае, России, Казахстане, Узбекистане и Таджикистане как экстремистское. По рекомендации Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ) киргизские власти уже несколько лет обсуждают запрет движения, но конкретных мер пока не принималось.
«Если Казахстан пытается унифицировать религиозные практики и легализовать одно исламское течение, Таджикистан борется с внешними атрибутами религии (запрет на ношение хиджабов и длинной бороды), то в Кыргызстане существует религиозный плюрализм и, например, запрета на ношение платков в учебных заведениях нет», — отмечает Асель Мурзакулова.
Трудовые мигранты
«Основная причина вербовки заключается в отсутствии религиозного просвещения среди населения, часто представители экстремистских течений используют необразованность пользователей социальных сетей, — говорит представитель Государственного комитета национальной безопасности Рахат Сулейманов. — Также оказывает влияние социально-экономическое положение людей, часто вербовщики апеллируют к возможности заработать, к уязвимым группам населения».
Одна из таких групп — трудовые мигранты. В Кашгар-Кыштаке почти в каждой семье есть хотя бы один человек, уехавший на заработки в Россию или Казахстан. Только по официальным данным, около 700 тысяч граждан шестимиллионного Кыргызстана находится в трудовой миграции. Уехавшие на заработки фактически кормят оставшихся на родине членов семьи: в сумме их денежные переводы в 2017 году составили около 35% ВВП страны.
Часто из-за проблем с документами или невозможности ассимилироваться трудовые мигранты оказываются в социальной изоляции, становясь уязвимыми к вербовке, особенно в социальных сетях.
25-летний Латиф (имя изменено), тоже уроженец Кашкар-Кыштака, в 19 лет уехал в Москву работать поваром.
«Когда я начал переписываться с вербовщиком онлайн, я чувствовал себя одиноким. Я впервые находился так далеко от дома. Наверное, я хотел найти какой-то смысл в жизни. Мы так и не встретились наяву», — рассказывает Латиф. По его словам, он всегда знал, что «воевать не мастер», поэтому согласился поехать в Сирию, чтобы там готовить еду для бойцов и их семей.
В Сирии он, как и Махмуд, сразу понял, что эта война не для него, и воспользовался первой же возможностью сбежать через границу. Из Турции его депортировали в Кыргызстан. Как и Махмуд, он получил условный срок.
«Сейчас я понимаю, что мог бы остаться в Москве, заработать себе на дом. В принципе у меня были перспективы, которые я упустил. Но думаю, при желании и здесь можно встать на ноги», — говорит Латиф. Сейчас ему, как и другим вернувшимся, запрещено покидать страну.
Жизнь после
Соседние страны, такие как Казахстан и Россия, организуют программы по возвращению уехавших в Сирию и Ирак на родину. Эксперты отмечают, что у Кыргызстана на это зачастую не хватает ресурсов, однако недавно в кыргызстанском МИДе в ответ на запрос Радио Азаттык сообщили, что пытаются установить число и личности находящихся в Сирии кыргызстанцев, чтобы вернуть их в страну.
«Уехавшие в Сирию граждане воевали и воюют в абсолютно разных группировках, часто конфликтующих между собой, — говорит доктор политических наук, исследователь суннитского ваххабизма в Центральной Азии и на Дальнем Востоке Уран Ботобеков. — Рано или поздно они вернутся в Центральную Азию, и тогда Кыргызстан должен будет справляться с последствиями этого конфликта уже на своей территории. Просто проигнорировать их и оставить на территории Сирии или Ирака нельзя».
Пока большинство сдвигов по ужесточению законодательства в Кыргызстане остаются на уровне обсуждения. В 2016 году в парламенте предлагали снизить возраст ответственности за экстремизм до 14 лет, однако законопроект так и не был рассмотрен. В одной из колоний недалеко от Бишкека в начале года появился отдельный корпус для осужденных за терроризм и экстремизм, а в других тюрьмах — отдельные камеры. Всего с 2009 года, по данным государственной службы исполнения наказаний, число заключенных по этим статьям выросло в три раза (сейчас по ним сидят 180 человек, еще около 300 состоят на учете).
Большие надежды кыргызстанские власти возлагают на профилактику радикализации. Сотрудники милиции и районных управлений организуют разъяснительные беседы с людьми в мечетях, учебных заведениях и общественных центрах. Нередко к этому привлекают и тех, кто побывал в Сирии.
Один из них — 41-летний Тахир (имя изменено). На момент отъезда в Сирию в 2014 году он был отцом четырех детей. «Когда началась война, я много следил за новостями в интернете. Большинство вирусных видео, которые я видел, заставили меня думать о том, что правительство убивает сирийских детей», — рассказывает Тахир.
Подготовиться к отъезду ему помог сосед. Так как Тахир проходил начальную довоенную подготовку еще в школе, его отправили сразу на передовую в район Латакии. «Я понял, что это не солдаты воюют против простых граждан, я понял, что это гражданская война, — вспоминает Тахир. — Раскол среди оппозиционных войск меня сильно разочаровал. Те, за кого я приехал сражаться, боролись друг против друга. Я не хотел участвовать в этом. Я понял, что никого не спасу, и мне пришлось вернуться».
Image captionВсе герои просили не называть их настоящих имен и не показывать лиц
На родине Тахира приговорили к пяти годам условно. По настоянию милиции во время отбывания условного срока он стал принимать участие в профилактике экстремизма.
Встречи в Кашкар-Кыштаке и близлежащих селах организуют милиция и районная администрация: школьников или верующих собирают в доме культуры, школе или мечети; участковый рассказывает им о законодательстве, а Тахир — о своем опыте.
«Хочется предостеречь молодых ребят от ошибок, которые я совершил. Возможно, услышав мою историю, они поймут, что ехать не стоит», — говорит он.
При этом и Тахир, и Махмуд говорят, что избегают разговоров о поездке в Сирию с близкими и хотят как можно скорее забыть об этом. Однако местное сообщество не всегда принимает их обратно.
«Я очень жалею о том, что так ошибся, из-за этого мои отношения с близкими сильно испортились. Теперь я знаю, что надо строить жизнь на родине, заботиться о своей семье. Хочу оставить позади все, что случилось в Сирии, и двинуться вперед», — говорит Махмуд.
После возвращения из Сирии Махмуд женился, но о своей поездке и последующем суде родным жены он не рассказывает — боится, что они его осудят. После ареста сильно заболела мать, в родном селе Махмуду тяжело найти постоянную работу и обеспечить семью.
«Их соседи и родственники видят, как часто к ним наведываются сотрудники служб безопасности и правоохранительных органов, они становятся источником тревоги и опасности, соседи хотят держаться от них подальше, — отмечает Асель Мурзакулова. — Горечь всей ситуации в том, что, вернувшись, эти люди остаются наедине со своими проблемами».
We use cookies to ensure that we give you the best experience on our website. If you continue to use this site we will assume that you are happy with it.Ok
